Историческая летопись села

Тогурская ссылка (первая  волна). Политические.

Нарымский край, как уже отмечалось, начал использоваться для уголовной и политической ссылки почти сразу же после присоединения его к России. Сюда отправлялись участники крестьянских войн С. Разина и Е. Пугачева, декабристы, активисты польских восстаний 1830 г. и 1863—1864 гг. Но эта ссылка не была массовой. К концу XIX в. в Томской губернии на 1000 чел. населения приходилось только 64 ссыльных. Положение изменилось после известных событий 1905 г. С этих пор впервые в истории России административная ссылка стала массовой. В целях стабилизации ситуации правительство начало выдворять членов революционных организаций из центра страны в северные и восточные регионы. Томская губерния вслед за Вологодской и Архангельской вышла на третье место по числу находящихся в ней ссыльных. Историк Э. Хазиахметов выделяет 3 периода нарымской ссылки: 1906— 1911 гг. — массовый приток ссыльных, когда их число увеличилось с 693 чел. в 1906 г. до 3066 чел. в 1910 г.; 1911— 1914 гг. — сокращение до 188 чел. в 1914 г.; 1914 — февраль 1917 г. — новый виток ссылки, особенно уголовной, что было связано с началом первой мировой войны.

Тогур, наряду с Нарымом, Молчанове и некоторыми другими населенными пунктами края, одним из первых был определен под местожительство новой социальной категории нарымчан. Например, в 1908—1909 гг. на 781 жителя села приходился 231 ссыльный. Практически под административным надзором находился каждый четвертый тогурчанин. Для сравнения отметим, что в с. Колпашево (вместе с д. Васильевой и д. Матьянгой) ссыльным был лишь каждый пятый. На 14 апреля 1914 г. из 188 оставшихся в Нарымском крае административно-ссыльных 23 чел., или 12%, проживали в Тогуре. По свидетельству самих ссыльных, «ссылка организационно централизована, хотя территориально она разделяется на два района: северный и южный... Центр всей ссылки — Нарым. Нарым же и центр северного района. Центр юга — с. Тогур».

О жизни нарымской ссылки написано очень много — от газетных очерков до научных монографий и диссертаций. Все они содержат массу любопытного фактического материала, но грешат двумя недостатками: оставляют в тени большую часть ссыльных, освещая жизнь и деятельность исключительно членов большевистского крыла РСДРП, и тенденциозно-односторонне показывают чересчур уж мрачные стороны при описании условий ссылки.

А жизнь ссыльных, как явствует из множества дошедших до нас архивных документов, была намного многообразнее. Она отнюдь не ограничивалась «Положением о полицейском надзоре», которое было призвано регулировать все отношения административно-ссыльных и на которое, в подтверждение произвола самодержавия, так любят ссылаться историки. Да, такое положение действительно существовало, и время от времени томские губернаторы (Н. Л. Гондатти в 1909 г., П. К. Гран в 1911 г.) пытались ужесточить контроль за его исполнением. Видимо, в один из таких периодов тогурским ссыльным было написано: «...Циркуляры исполняются с буквальной точностью. Недостаточно внешнего надзора и внутреннего сыска — хотят и в душу залезть...». Но губернское начальство — это более трех сотен верст от Тогура, а ссыльные — вот они, в соседнем доме. Они спаяны круговой порукой, числом превышают стражей правопорядка, грамотны  в законах и мастеровы в сочинении жалоб... Они публикуют статьи в томских газетах, в «Правде», в журнале «Летопись», отсылают письма и телеграммы в Министерство внутренних дел и Государственную Думу, где левые депутаты даже делали запрос о положении нарымских «политических»... Они добились увольнения томского уездного исправника Пелиошевского, нарымского пристава Вальтера, некоторых низших чинов... Нет, с ними надо быть полояльнее... И вот уже действительность становится прямой противоположностью «Положению». Узаконивают § 18 и §19 право входа и обыска в квартире поднадзорного. Но... Выгоняют стражников из домов, держат их у запертых дверей, оскорбляют и даже вытряхивают в лицо подвернувшийся под руку зубной порошок, дабы неповадно впредь было входить им в жилища. Запрещает § 24 педагогическую деятельность и «участие в публичных сценических представленях». Но... Работают ссыльные учителями «вольных школ», ставят спектакли в самодеятельных театрах. Самого нарымского пристава Овсянникова отправляют в Томск за театральным реквизитом, «не дав ему ни копейки». И он все привозит и даже сидит с супругой в первом ряду на премьере, купив билет по самой высокой таксе. Запрещает губернатор собрания, демонстрации, пение революционых песен, хранение нелегальной литературы и оружия. Но... Собрания и демонстрации под красными флагами проводятся, литература присылается и читается, револьверы и ружья в массовом количестве имеются. Запрещаются отлучки с места поселения. Но... В гости из села в село ссыльные ходят и ездят беспрепятственно. Иногда поодиночке, а иногда и группами, как в 1906 г. в Колпашеве, где собралось около 200 чел. для обсуждения вопроса о вооруженном захвате парохода. Трудно представить себе более лояльное и демократичное отношение государства к своим политическим противникам, ставящим целью ниспровержение существующего строя и пытающимся вооруженным путем этой цели добиться. Тем более это трудно сделать после наших сегодняшних знаний о второй волне нарымской ссылки — спецпереселенческой. Свобода переписки. Свобода совместного проживания с семьей. Государственное содержание при отсутствии принудительного труда. А охрана...?! Во-первых, при наличии собственных средств ссыльный мог ехать до Тогура либо любого другого места высылки обычным пассажиром без всякой охраны. Во-вторых, на месте он почти безнаказанно игнорировал надзирателя, и так, чаще всего, не слишком-то ревностно выполняющего свои обязанности. Ссыльные, как уже отмечалось, перемещались между населенными пунктами, уходили в лес на работы или промыслы. Иногда, как, например, в 1914 г. в Нарыме, вся колония в знак протеста уходила па несколько дней в лес.

Поэтому побеги, часто описываемые как акты небывалого героизма, требовали скорее психологических усилий, нежели технических. Неслучайно они стали повальным явлением — только в 1906 — 1907 гг. из 863 прибывших в Нарымский край ссыльных 246, т. е. почти каждый третий, бежали. Вот лишь два примера. Некто Виктор в своем письме описывает побег весьма буднично: «Подъезжая к селу Колпашеву я отдал свои вещи товарищу, а сам спрыгнул с саней и был таков. На другой день я отправился за семь верст в с. Тогур, где взял свои вещи. Отдохнув три дня, я нашел охотников ехать в Россию, и 1 декабря... благополучно прибыли мы в Томск». Не намного сложнее оказался побег тогурских гласноподнадзорных Я. Грунта и С. Зелевинской. Из донесения томского уездного исправника: «Из с. Тогура упомянутые лица направились в с. Колпашево в момент отправки с пристани в г. Томск парохода «Сухотин», где при содействии сказанным гласноподнадзорными, водворенными в с. Колпашеве: Федоровым, Юдиным и Заусаевым, прошли незамеченными на пароход. Роль упомянутых лиц заключалась в следующем: с... надзирателем Кухарскнм был затеян спор..., а затем, заслоняя бежавшего своими фигурами, силою проводили их на пароход». Вообще, в стычках у парохода вызывающая дерзость ссыльных демонстрировалась очень ярко. Известно немало случаев, когда полицейских сбрасывали с трапа в воду, окружали пароход на обласках, при следовании в ссылку украшали судно красными флагами, заставляли капитанов останавливаться по своему усмотрению и даже рубили буксирные канаты.

Не менее щадящим был и материальный режим ссыльных. Парадокс: с одной стороны, государство брало на себя обязательство за свой счет содержать своих политических противников, с другой — революционерам всех мастей, оказавшимся в Нарымском крае, моральные принципы ничуть не мешали быть содержанцами самодержавия — своего основного врага.

При поселении на месте ссылки каждый начинал получать три вида пособия. Основным было так называемое ежемесячное кормовое пособие — деньги на питание. Получали его не только ссыльные, но и члены их семей, ежели таковые добровольно следовали к месту поселения. Например, в 1908 г. ссыльный получал 6,3 руб., его вольноследующая жена — 5,3 руб., и на каждого ребенка выдавалось по 2 руб. Сами по себе эти цифры мало о чем говорят без сопоставления их с одновременными ценами на питание. Так вот, в то время в Нарымском крае пуд мяса стоил 3,2 —4 руб., пуд рыбы — 2,4—3,2 руб., пуд белого хлеба — 1,8 руб., пуд черного хлеба — 1 руб., пуд сахара — 7,2 руб., пуд керосина — 2,8 руб., кринка молока в 6—7 стаканов — 5—6 коп., обед в столовых политссыльных обходился в 10—12 коп. и даже опускался до 3 коп., если ссыльные не нанимали рабочих, а сами кололи дрова, топили печь, чистили картофель и т. д. Постепенно цены возрастали. В 1915 г. пуд ржаной муки стоил уже 1,45 руб., пуд гречневой крупы — 3,2 руб., пуд сахара — 10,4 руб... Но параллельно до 7,7 руб. выросли и выплаты на питание. Любопытно, что неработающий ссыльный имел даже некоторые потребительские преимущества перед работником-чалдоном: по данным «Сельскохозяйст­венного обзора Томской губернии за 1913 год», средние расходы на месячное питание наемного рабочего составляли 5,83 руб., в то время как ссыльный получал более 6 руб. пособия. Водворенный в Тогур большевик М. К. Цаплин писал в письме от 1908 г.: «Живу пока ничего себе. Пристроился к так называемой богатой «коммуне» и нужды не вижу». По меркам привычного нам уровня жизни эпохи социализма пособие вполне обеспечивало административно-ссыльному необходимое и калорийное питание. Сегодня остается лишь завистливо вздохнуть, прочитав прощальные слова известного авантюриста корнета Савина по возвращении из ссылки: «Пропади этот обетованный  Нарымский край с его  медведями и стерлядями!».

Вторым видом выплат было ежемесячное квартирное пособие. С общим ростом цен оно тоже увеличивалось от 1,5 руб в 1906 г. до 3,5 руб. в 1916 г. и вполне обеспечивало расчеты ссыльных с местными квартирохозяевами. Условия проживания зависели не от величины получаемого пособия, а от места поселения. Если в некоторых деревнях количество гласноподнадзорных составляло до половины числа местных жителей, то, естественно, это создавало бытовые трудности и тем, и другим. В 1916 г. газета «Сибирская жизнь» сообщала: «Нередко в одной избе помещается переселенец со своей семьей из 7—9 душ, корова с теленком... В этой же избе приходится приютиться и ссыльному». Но многие устраивались и просто великолепно. Всем известный В. В. Куйбышев в 1910 г. о своей квартире в двухэтажном особняке писал: «Сейчас закончил переезд на новую квартиру. Обиталище мое состоит из двух комнат... Цветы, приличная мебель, небезобразный диван. Расстелил ковер, повесил занавески, покрыл стол скатертью и получилась очень приличная квартира, в которой можно жить и не нарымцу». А вот письмо Ф. И. Голощекина, речь о котором впереди: «Живу в двух комнатах...».

Существовало и пособие на одежду — отдельно на летнюю и зимнюю. Оно достигало значительных по тем временам сумм. Например, в сентябре 1909 г. уездный исправник Пелиошевский запросил у губернатора 30 735 руб. 46 коп. на зимнюю одежду ссыльным Нарымского края: 18 руб. 43,5 коп. на мужчину и 18 руб. 61,5 коп. на женщину.

Помимо пособий были и другие статьи доходов. Активно поддерживали ссыльных посылками и переводами родственники и товарищи по партии, это многократно подтверждается опубликованной перепиской. Например, большевики В. Д. Вегман, А. В. Шотман, Н. Н. Яковлев через каждые 2 мес получали по 10 руб. из-за границы от Н. К. Крупской. В некоторых колони­ях полученные деньги шли в «общий котел». Так, в одной из них в 1908 г. ссыльные каждый месяц получали но 1,3 руб., что равнозначно 20 кг ржаной муки. Дополнительное питание давали охота, рыбалка, лесные промыслы.

Условия проживания в Нарымском крае давали возможность Для заработка. Поденная работа в крестьянском хозяйстве «на харчах» хозяина стоила 50— 60 коп. Наем на невод, опять же при бесплатном питании, мог принести 15—18 руб. в месяц. Но из-за гарантированного обеспечения прожиточного минимума со стороны государства и неприспособленности многих к физическому труду часть ссыльных предпочитали не утруждать себя дополнительными заработками. В письмах довольно часто сквозит праздное ничегонеделанье. «После обеда обычно отдыхали, потом побеседуем, почитаем... а длинные вечера все же некуда убить», — это из записок А. Звездова. «По вечерам или занимаюсь, или провожу с приятелем за чайком», — это уже Ф. И. Голощекин. Хотя часть ссыльных, особенно из рабочих и мастеровых, вносили свой вклад в развитие края: организовывали артели по сбору кедрового ореха, работали по найму, устраивались бакенщиками, сторожами, приказчиками...

В Тогуре многие работали в организованном ссыльными кооперативе.

Часть ссыльных, особенно политических, годы вынужденного безделья пытались заполнить самообразованием. Объем знаний и кругозор были различными — от уровня рабочего и мастерового до уровня адвоката и врача. Стихийная поначалу тяга к чтению постепенно приняла организованные формы: стали возникать всевозможные объединения, где ссыльные поочередно проводили занятия, готовили и читали рефераты и т. д. В Тогуре, например, существовали: «Клуб самообразования», созданный, по рассказам, не без участия Я. М. Свердлова; уже упоминавшаяся «вольная школа», действовавшая в 1906—1911 гг. в пустовавшем доме священника; кружок политической экономии, образованный в 1906 г. высланными из Тулы, Калуги и Курска рабочими. Записные книжки и тетради ссыльных пестрят выписками из исследований по философии, политэкономии, истории, социологии, алгебраическими формулами и цитатами из русской и мировой классической литературы. Значительным было число кружков по изучению языков, особенно русского. Ведь ссылка по национальному признаку была крайне неоднородной. В 1908 г. среди «политических» насчитывалось 11 национальностей. В 1909 г. почти половина их — 44,2% — были поляками, 28,8% — русскими, 10,2% — евреями, 5,8% —украинцами, 4% — мордвой, 3,4% — немцами, 1,5% —латышами и т. д. По другим данным того же года, 80—90% политссыльных могли читать лишь по-еврейски или по-польски. Такие, попав в Сибирь без знания русского языка, оказались в затруднительном положении и пытались ликвидировать этот пробел.

Никакие знания невозможны без книги, поэтому проблема формирования и сохранения библиотек стала решаться с самого начала массовой политической ссылки. До 1911 г., несмотря на официальный запрет, только в «южных колониях» нарымских ссыльных были открыты 3 библиотеки и 3 читальни с общим фондом в 3000 —3500 печатных единиц. Существовала библиотека и в Тогуре. Источник их формирования был один — добровольные пожертвования. Известен факт, когда колпашевским ссыльным от петербургской общественной деятельницы Ю. Безродной поступило 6 конских возов книг и журналов.

Не менее пестрым чем национальный, был и партийный состав ссыльных. В некоторые годы бок о бок жили представители 15 политических партий. Треть их исповедовала идеи социал-демократии — были меньшевиками и большевиками, пятая часть принадлежала к партии эсеров. Делили с ними ссыльную судьбу анархисты, деятели националистических движений и даже черносотенцы. Почти треть нарымчан-невольников были беспартийными. Сейчас трудно восстановить политическую жизнь ссылки, поскольку исследовалась деятельность лишь большевиков. А они численно не доминировали, например, в 1913 г. их было среди ссыльных лишь 14,5%.

Часть органов, созданных ссыльными, были надпартийными и являлись инструментом самоуправления: разбирали внутренние конфликты, представляли интересы на переговорах с официальными властями или местными жителями, распоряжались кассой взаимопомощи, занимались снабжением литературой и т. д. Такие органы — в с. Нарыме они назывались «Союзом политических ссыльных» — еще в 1906 г. начали возникать в большинстве колоний, в т. ч. и в тогурской. К 1907 г. сложилась общенарымская организация политссыльных. Высшим органом власти был ежегодный съезд делегатов от колоний, в перерывах между ними руководство осуществлялось выборным «Центральным бюро политических ссыльных Нарымского края». Одной из его важнейших функций была организация побегов. Для этой цели еще в 1906 г. в Нарыме и Тогуре были созданы специальные бюро. Затем они оказались разгромленными, и лишь в 1911 г. в Нарыме с аналогичными функциями возродился так называемый «Комитет нуждающихся». Он имел своих агентов на пути следования беглецов и двух ответственных организаторов: для северных колоний в Нарыме, для южных — в Тогуре или Колпашеве. В Тогуре в 1913 г. таким организатором был видный деятель российского коммунистического движения Я. Я. Грунт, сам впоследствии сбежавший. Ссыльные устраивали политические демонстрации — к годовщине «Кровавого воскресенья», 1 мая... Тогурские гласноподнадзорные участвовали в манифестированных похоронах утонувшего ссыльного колпашевца А. Г. Узунашвили, организовали траурный митинг при получении вести о смерти JI. Н. Толстого. Единым фронтом выступали ссыльные и при обращениях к властям с петициями. Известно, например, принятое при активном участии тогурских революционеров в январе 1917 г. заявление в Государственную Думу с протестом против призыва поолитссыльных в действующую армию, отосланное лично А. Ф. Керенскому. Факт высокой организованности тогурских ссыльных могут подтвердить и адреса, по которым им поступали почтовые отправления — «бюро ссыльных», например. Томский генерал-губернатор в 1906 г. вынужден был признать: «В нескольких стах верстах от университетского города Томска... в селах: Колпашеве, Тогуре и других образовались колонии организованных революционеров, разбившихся по партиям и шайкам...».

Как видно даже из этой фразы, параллельно надпартийным структурам ссыльные пытались создать и партийные объединения. Тем более столь тесное сосуществование и вынужденное безделье обостряли политические дискуссии, что в условиях малолюдья колоний требовало от каждого четкой идейной позиции и партийной окраски. Вдобавок однопартийны с воли не забывали своих нарымских соратников: посылками с партийной литературой, письмами, материальной помощью они старались поддержать в них идейную твердость.

В 1906 г. в Тогуре и Нарыме начали создаваться первые организации РСДРП, объединяющие большевиков («меднолобых ленинцев», как их называли в ссылке), меньшевиков и евреев-бундовцев. К 1910— 1911 гг. организация уже приняла общенарымские масштабы. С началом первой мировой войны и массовым разгромом партийных ячеек в центре России численность и организованность ссыльных, социалдемократов в Нарымском крае еще более усилились. Существовали прочные связи как между группами внутри края, так и с центральными органами и представителями партии в европейской части России и за рубежом. В Тогур на имя А. Ф. Иванова, В. М. Косарева и вымышленным адресатам из Томска, Москвы, Петербурга, Лондона, Парижа, Берна поступали газеты «Социал-демократ», «Рабочая газета», другая партийная литература. Не менее регулярно тогурские эсеры получали свою газету «Знамя труда».

Известно письмо 1910 г., присланное из Парижа в Тогур, где Ф. И. Голощекин уведомляется о намерении Н. К. Крупской написать ему письмо. В том же году Ф. И. Голощекин в письме жене подтверждает факт получения двух писем от этого адресата.

В Нарымском крае оказались лидеры многих рево­люционных партий: социал-революционеры А. В. Гедеоповский, М. Я- Линдберг, А. Н. Нектаров; меньшевики А. Э. Геттлер. Д. И. Розенберг; почти все будущее большевистское правительство. Отметим лишь 2 личности, в бурных биографиях которых присутствует и Тогур.

Я. М. Свердлов — первый председатель ВЦИК советского «парламента»; по оценке В. И. Ленина, «наиболее отчеканенный тип профессионального революционера». Дважды испытал Нарымскую ссылку л оба раза не миновал Тогура. В декабре 1909 г. был арестован вместе с другими членами Московского комитета РСДРП. Для Я. М. Свердлова это был уже седьмой арест. Получив 3 года ссылки, он был водворен в Тогур 31 марта 1910 г. По воспоминаниям Б. И. Краевского, тоже отбывавшего ссылку в Тогуре, Я. М. Свердлов сразу занял активную позицию: установил связи тогурской и колпашевской колоний с Россией, усилил общеобразовательную и партийную работу... И 27 июля того же года бежал. Но, как оказалось, ненадолго. После очередного ареста он был вновь отправлен с Нарымский край. Из Томска Я.М. Свердлов должен был следовать на пароходе «Колпашевец», однако к моменту посадки 19 июня 1911 г. его на пристани не оказалось. Было это попыткой побега или случайной задержкой — неизвестно. Но 22 июня он сам следующим рейсом прибыл в с. Колпашево и за опоздание был водворен в Тогурскую каталажную тюрьму. На этот раз в Тогуре Я. М. Свердлов пробыл лишь 10 дней — уже 3 июля его отправили в с. Максимоярское. Сегодня в Тогуре есть улица имени Свердлова. Долгое время после открытия тогурский лесозавод назывался «Кетским лесоэкспортным им. Я.М. Свердлова». Это же имя увековечено на мемориальной доске, установленной в 1971 г. студентами-стройотрядовцами на ДК «Лесопилыцик».

Ф. И. Голощекин — видный государственный и партийный деятель; по воспоминаниям очевидцев, «ближайший друг Свердлова по революционной деятельности и совместной жизни в Нарымской... ссылке». Как и Я. М. Свердлов, Ф. И. Голощекин вместе с женой Б. И. Перельман и И. Ф. Обориным был арестован в Москве в 1909 г. В марте 1910 г. все четверо были приговорены к 3 годам ссылки, местом отбывания которой определялось село Тогур. Известна их коллективная фотография во время тогурского проживания. Во время ссылки Ф. И. Голощекин вел активную переписку с распространителями нелегальной литературы, через И. К. Крупскую связывался с ЦК РСДРП. В Тогуре он пробыл недолго — в сентябре 1910 г., отправив жену в Томск, Ф. И. Голощекин перебрался в Нарым, откуда спустя год благополучно бежал. Уже через полгода после побега тогурский узник на Пражской конференции вошел в члены ЦК партии. И весь дальнейший путь зубного врача Ф. И. Голощекина — это путь партийного и государственного функционера, «истинного бойца партии», как писали о таких совсем недавно. Это именно он, будучи военным комиссаром Урала, ездил в Москву для решения вопроса о судьбе арестованных Романовых и 16 июля 1918 г. подписал приказ о расстреле последнего российского императора и его семьи. Это именно он, став в 1930-х годах партийным лидером Казахстана, за пару лет коллективизации и перевода к оседлости голодом и эпидемиями уничтожил 52% (2 млн 200 тыс. чел.) казахов, а 15% вынудил откочевать за пределы республики, что позволило нынче назвать этот период истории Казахстана «голощекинским геноцидом». Впрочем, все эти последующие деяния, вытекающие помимо объективных причин еще и из особенностей характера и моральных установок самого Ф. И. Голощекина, можно предугадать хотя бы но такой фразе из его тогурского письма 1910 г.: «Еще раз повторяю — необходимо, не соблюдая букву резолюции, бить, бить и бить меньшевиков». Видимо, только объявление Ф. И. Голощекина «врагом народа» и его расстрел в октябре 1941 г. органами госбезопасности «спасли» Тогур от увековечивания этого имени в названиях улиц.

Кроме некоторых уже названных имен тогурских ссыльных известны и другие: А. В. Шотман, А. Л. Курс, М. Л. Курс, Н. Б. Смирнова, Ф. Роженков и др.

Оптимистический вывод, утвердившийся в истории, что-де ссылка лишь укрепляла желание борьбы и веру в победу, не совсем верен. Последствия «вольного заключения» были самыми разными. Непривычная для европейца суровая природная среда («Бог создал рай, а черт — Нарымский край» — любимая присказка ссыльных), оторванность от родных, близкого круга общения, переход от активной жизни к вынужденному безделью — все это заставляло думать, приводило к переоценке ценностей. Кого-то это ставило в тупик, безысходное положение, приводило в отчаянье. Лишь за один 1908 г. 28 ссыльных Нарымского края покончили жизнь самоубийством. Другие, наверное, большинство, утрачивали иллюзии о революционной борьбе и жили лишь в ожидании окончания ссылки. Вот мнение колпашевской политссыльной о своей колонии: «Существует у нас организация только материальной помощи. И она находится в самом жалком положении. Совсем почти нет людей, которым можно было бы доверить кассу. Общественные деньги расхищаются со всех сторон, и нет возможности это предотвратить.. Членские взносы поступают туго, и никому нет дела до того... Общие собрания собираются очень редко и неохотно. Членов приходится притаскивать чуть ли не на веревке... публика... ничего не желает делать. Никакого касательства к политике и общественности не имеет, каждый живет для собственного брюха». Росло моральное разложение: склоки, пьянство, уголовные преступления — от воровства до насилий и убийств. Часть «политических» в межпартийных спорах и дискуссиях критически пересматривала свои взгляды и иногда круто меняла их. В Тогуре, например, отбывший ссылку социал-революционер Дребезов пошел служить в полицию. Некоторые становились тайными осведомителями. Кое-кто из большевиков становился меньшевиком или эсером, и наоборот. Хотя нельзя не признать, что часть ссыльных действительно сохранили верность идеям и не свернули со своего пути.

Не стоит переоценивать и революционизирующего влияния политической ссылки на местное население, как это зачастую делается. Еще в 1931 г. большевик А. Звездов писал: «Население к «политике» (политссыльным.) относилось хорошо, но нарымчане царского гнета особенно не чувствовали. Политика их не интересовала. Наша пропаганда оказывала лишь некоторое влияние на молодежь и то до ее женитьбы, а потом тайга и ловля рыбы все развевали». Думается, что такое признание ставит под большое сомнение мно­гие конъюнктурные выводы, вроде такого: писарь Кетского волостного правления Петр Анисимов получал на свой адрес корреспонденцию для тогурских ссыльных, а его дочь Раида доставляла революционерам почтовые отправления из Томска — значит налицо проникновение революционных идей в тогурские массы, другие мотивы этих поступков уже не допускаются. Хотя из официального делопроизводства известно, что чалдоны помогали ссыльным в побегах отнюдь не из идейных соображений, как это долго преподносилось, а за самую прозаическую мзду. Где результаты той неустанной работы ссыльных большевиков среди местного населения, о которой, столько твердилось, если на выборах в Учредительное собрание 1917 г. в с. Тогуре за эсеров было отдано 490 голосов, а за депутатов-большевиков лишь 18 Рассматривая документы двух тогурских ссылок — царской и советской — трудно избежать соблазна сравнить их. По административно-правовому укладу, по условиям проживания, питания, здравоохранения и т. д. Избежим этого соблазна, подобное сравнение требует особого, большого и обстоятельного разговора. Но одну цифру — ключевую для условий ссылки — привести все же необходимо. Это — норма хлеба, гарантия выживания. Так вот, в 1906—1917 гг. на безвозмездное пособие государства, получаемое без всяких предварительных условий, ссыльный мог ежемесячно купить в разные годы 87—104 кг ржаной муки. Через четверть века спецпереселенцу было обещано лишь 17,2 кг, и эта цифра, обставленная такой массой условий и прежде всего — обязательным каторжным трудом, почти повсеместно занижалась.

Что же произошло за эти четверть века?