
|
Историческая летопись села
Тогурская ссылка (первая волна). Политические.
Нарымский край, как уже
отмечалось, начал использоваться для уголовной и политической ссылки почти
сразу же после присоединения его к России. Сюда отправлялись участники
крестьянских войн С. Разина и Е. Пугачева, декабристы, активисты польских
восстаний 1830 г. и 1863—1864 гг. Но эта ссылка не была массовой. К концу XIX
в. в Томской губернии на 1000 чел. населения приходилось только 64 ссыльных.
Положение изменилось после известных событий 1905 г. С этих пор впервые в
истории России административная ссылка стала массовой. В целях стабилизации
ситуации правительство начало выдворять членов революционных организаций из
центра страны в северные и восточные регионы. Томская губерния вслед за
Вологодской и Архангельской вышла на третье место по числу находящихся в ней
ссыльных. Историк Э. Хазиахметов выделяет 3 периода нарымской ссылки: 1906— 1911
гг. — массовый приток ссыльных, когда их число увеличилось с 693 чел. в 1906 г.
до 3066 чел. в 1910 г.; 1911— 1914 гг. — сокращение до 188 чел. в 1914 г.; 1914
— февраль 1917 г. — новый виток ссылки, особенно уголовной, что было связано с
началом первой мировой войны.
Тогур, наряду с Нарымом,
Молчанове и некоторыми другими населенными пунктами края, одним из первых был
определен под местожительство новой социальной категории нарымчан. Например, в
1908—1909 гг. на 781 жителя села приходился 231 ссыльный. Практически под
административным надзором находился каждый четвертый тогурчанин. Для сравнения
отметим, что в с. Колпашево (вместе с д. Васильевой и д. Матьянгой) ссыльным был
лишь каждый пятый. На 14 апреля 1914 г. из 188 оставшихся в Нарымском крае
административно-ссыльных 23 чел., или 12%, проживали в Тогуре. По свидетельству
самих ссыльных, «ссылка организационно централизована, хотя территориально она
разделяется на два района: северный и южный... Центр всей ссылки — Нарым. Нарым
же и центр северного района. Центр юга — с. Тогур».
О жизни нарымской ссылки
написано очень много — от газетных очерков до научных монографий и диссертаций.
Все они содержат массу любопытного фактического материала, но грешат двумя
недостатками: оставляют в тени большую часть ссыльных, освещая жизнь и
деятельность исключительно членов большевистского крыла РСДРП, и
тенденциозно-односторонне показывают чересчур уж мрачные стороны при описании
условий ссылки.
А жизнь ссыльных, как явствует
из множества дошедших до нас архивных документов, была намного многообразнее.
Она отнюдь не ограничивалась «Положением о полицейском надзоре», которое было
призвано регулировать все отношения административно-ссыльных и на которое, в
подтверждение произвола самодержавия, так любят ссылаться историки. Да, такое
положение действительно существовало, и время от времени томские губернаторы
(Н. Л. Гондатти в 1909 г., П. К. Гран в 1911 г.) пытались ужесточить контроль за
его исполнением. Видимо, в один из таких периодов тогурским ссыльным было
написано: «...Циркуляры исполняются с буквальной точностью. Недостаточно
внешнего надзора и внутреннего сыска — хотят и в душу залезть...». Но губернское
начальство — это более трех сотен верст от Тогура, а ссыльные — вот они, в
соседнем доме. Они спаяны круговой порукой, числом превышают стражей
правопорядка, грамотны в законах и мастеровы в сочинении жалоб... Они публикуют
статьи в томских газетах, в «Правде», в журнале «Летопись», отсылают письма и
телеграммы в Министерство внутренних дел и Государственную Думу, где левые
депутаты даже делали запрос о положении нарымских «политических»... Они
добились увольнения томского уездного исправника Пелиошевского, нарымского
пристава Вальтера, некоторых низших чинов... Нет, с ними надо быть полояльнее...
И вот уже действительность становится прямой противоположностью «Положению».
Узаконивают § 18 и §19 право входа и обыска в квартире поднадзорного. Но...
Выгоняют стражников из домов, держат их у запертых дверей, оскорбляют и даже
вытряхивают в лицо подвернувшийся под руку зубной порошок, дабы неповадно впредь
было входить им в жилища. Запрещает § 24 педагогическую деятельность и «участие
в публичных сценических представленях». Но... Работают ссыльные учителями
«вольных школ», ставят спектакли в самодеятельных театрах. Самого нарымского
пристава Овсянникова отправляют в Томск за театральным реквизитом, «не дав ему
ни копейки». И он все привозит и даже сидит с супругой в первом ряду на
премьере, купив билет по самой высокой таксе. Запрещает губернатор собрания,
демонстрации, пение революционых песен, хранение нелегальной литературы и
оружия. Но... Собрания и демонстрации под красными флагами проводятся,
литература присылается и читается, револьверы и ружья в массовом количестве
имеются. Запрещаются отлучки с места поселения. Но... В гости из села в село
ссыльные ходят и ездят беспрепятственно. Иногда поодиночке, а иногда и
группами, как в 1906 г. в Колпашеве, где собралось около 200 чел. для обсуждения
вопроса о вооруженном захвате парохода. Трудно представить себе более лояльное
и демократичное отношение государства к своим политическим противникам,
ставящим целью ниспровержение существующего строя и пытающимся вооруженным
путем этой цели добиться. Тем более это трудно сделать после наших сегодняшних
знаний о второй волне нарымской ссылки — спецпереселенческой. Свобода переписки.
Свобода совместного проживания с семьей. Государственное содержание при
отсутствии принудительного труда. А охрана...?! Во-первых, при наличии
собственных средств ссыльный мог ехать до Тогура либо любого другого места
высылки обычным пассажиром без всякой охраны. Во-вторых, на месте он почти
безнаказанно игнорировал надзирателя, и так, чаще всего, не слишком-то
ревностно выполняющего свои обязанности. Ссыльные, как уже отмечалось,
перемещались между населенными пунктами, уходили в лес на работы или промыслы.
Иногда, как, например, в 1914 г. в Нарыме, вся колония в знак протеста уходила
па несколько дней в лес.
Поэтому побеги, часто
описываемые как акты небывалого героизма, требовали скорее психологических
усилий, нежели технических. Неслучайно они стали повальным явлением — только в
1906 — 1907 гг. из 863 прибывших в Нарымский край ссыльных 246, т. е. почти
каждый третий, бежали. Вот лишь два примера. Некто Виктор в своем письме
описывает побег весьма буднично: «Подъезжая к селу Колпашеву я отдал свои вещи
товарищу, а сам спрыгнул с саней и был таков. На другой день я отправился за
семь верст в с. Тогур, где взял свои вещи. Отдохнув три дня, я нашел охотников
ехать в Россию, и 1 декабря... благополучно прибыли мы в Томск». Не намного
сложнее оказался побег тогурских гласноподнадзорных Я. Грунта и С. Зелевинской.
Из донесения томского уездного исправника: «Из с. Тогура упомянутые лица
направились в с. Колпашево в момент отправки с пристани в г. Томск парохода
«Сухотин», где при содействии сказанным гласноподнадзорными, водворенными в с.
Колпашеве: Федоровым, Юдиным и Заусаевым, прошли незамеченными на пароход. Роль
упомянутых лиц заключалась в следующем: с... надзирателем Кухарскнм был затеян
спор..., а затем, заслоняя бежавшего своими фигурами, силою проводили их на
пароход». Вообще, в стычках у парохода вызывающая дерзость ссыльных
демонстрировалась очень ярко. Известно немало случаев, когда полицейских
сбрасывали с трапа в воду, окружали пароход на обласках, при следовании в ссылку
украшали судно красными флагами, заставляли капитанов останавливаться по своему
усмотрению и даже рубили буксирные канаты.
Не менее щадящим был и
материальный режим ссыльных. Парадокс: с одной стороны, государство брало на
себя обязательство за свой счет содержать своих политических противников, с
другой — революционерам всех мастей, оказавшимся в Нарымском крае, моральные
принципы ничуть не мешали быть содержанцами самодержавия — своего основного
врага.
При поселении на месте ссылки
каждый начинал получать три вида пособия. Основным было так называемое
ежемесячное кормовое пособие — деньги на питание. Получали его не только
ссыльные, но и члены их семей, ежели таковые добровольно следовали к месту
поселения. Например, в 1908 г. ссыльный получал 6,3 руб., его вольноследующая
жена — 5,3 руб., и на каждого ребенка выдавалось по 2 руб. Сами по себе эти
цифры мало о чем говорят без сопоставления их с одновременными ценами на
питание. Так вот, в то время в Нарымском крае пуд мяса стоил 3,2 —4 руб., пуд
рыбы — 2,4—3,2 руб., пуд белого хлеба — 1,8 руб., пуд черного хлеба — 1 руб.,
пуд сахара — 7,2 руб., пуд керосина — 2,8 руб., кринка молока в 6—7 стаканов —
5—6 коп., обед в столовых политссыльных обходился в 10—12 коп. и даже опускался
до 3 коп., если ссыльные не нанимали рабочих, а сами кололи дрова, топили печь,
чистили картофель и т. д. Постепенно цены возрастали. В 1915 г. пуд ржаной муки
стоил уже 1,45 руб., пуд гречневой крупы — 3,2 руб., пуд сахара — 10,4 руб... Но
параллельно до 7,7 руб. выросли и выплаты на питание. Любопытно, что
неработающий ссыльный имел даже некоторые потребительские преимущества перед
работником-чалдоном: по данным «Сельскохозяйственного обзора Томской губернии
за 1913 год», средние расходы на месячное питание наемного рабочего составляли
5,83 руб., в то время как ссыльный получал более 6 руб. пособия. Водворенный в
Тогур большевик М. К. Цаплин писал в письме от 1908 г.: «Живу пока ничего себе.
Пристроился к так называемой богатой «коммуне» и нужды не вижу». По меркам
привычного нам уровня жизни эпохи социализма пособие вполне обеспечивало
административно-ссыльному необходимое и калорийное питание. Сегодня остается
лишь завистливо вздохнуть, прочитав прощальные слова известного авантюриста
корнета Савина по возвращении из ссылки: «Пропади этот обетованный Нарымский
край с его медведями и стерлядями!».
Вторым видом выплат было
ежемесячное квартирное пособие. С общим ростом цен оно тоже увеличивалось от 1,5
руб в 1906 г. до 3,5 руб. в 1916 г. и вполне обеспечивало расчеты ссыльных с
местными квартирохозяевами. Условия проживания зависели не от величины
получаемого пособия, а от места поселения. Если в некоторых деревнях количество гласноподнадзорных составляло до половины числа местных жителей, то,
естественно, это создавало бытовые трудности и тем, и другим. В 1916 г. газета
«Сибирская жизнь» сообщала: «Нередко в одной избе помещается переселенец со
своей семьей из 7—9 душ, корова с теленком... В этой же избе приходится
приютиться и ссыльному». Но многие устраивались и просто великолепно. Всем
известный В. В. Куйбышев в 1910 г. о своей квартире в двухэтажном особняке
писал: «Сейчас закончил переезд на новую квартиру. Обиталище мое состоит из двух
комнат... Цветы, приличная мебель, небезобразный диван. Расстелил ковер,
повесил занавески, покрыл стол скатертью и получилась очень приличная квартира,
в которой можно жить и не нарымцу». А вот письмо Ф. И. Голощекина, речь о
котором впереди: «Живу в двух комнатах...».
Существовало и пособие на
одежду — отдельно на летнюю и зимнюю. Оно достигало значительных по тем временам
сумм. Например, в сентябре 1909 г. уездный исправник Пелиошевский запросил у
губернатора 30 735 руб. 46 коп. на зимнюю одежду ссыльным Нарымского края: 18
руб. 43,5 коп. на мужчину и 18 руб. 61,5 коп. на женщину.
Помимо пособий были и другие
статьи доходов. Активно поддерживали ссыльных посылками и переводами
родственники и товарищи по партии, это многократно подтверждается
опубликованной перепиской. Например, большевики В. Д. Вегман, А. В. Шотман, Н.
Н. Яковлев через каждые 2 мес получали по 10 руб. из-за границы от Н. К.
Крупской. В некоторых колониях полученные деньги шли в «общий котел». Так, в
одной из них в 1908 г. ссыльные каждый месяц получали но 1,3 руб., что
равнозначно 20 кг ржаной муки. Дополнительное питание давали охота, рыбалка,
лесные промыслы.
Условия проживания в Нарымском
крае давали возможность Для заработка. Поденная работа в крестьянском хозяйстве
«на харчах» хозяина стоила 50— 60 коп. Наем на невод, опять же при бесплатном
питании, мог принести 15—18 руб. в месяц. Но из-за гарантированного обеспечения
прожиточного минимума со стороны государства и неприспособленности многих к
физическому труду часть ссыльных предпочитали не утруждать себя дополнительными
заработками. В письмах довольно часто сквозит праздное ничегонеделанье. «После
обеда обычно отдыхали, потом побеседуем, почитаем... а длинные вечера все же
некуда убить», — это из записок А. Звездова. «По вечерам или занимаюсь, или
провожу с приятелем за чайком», — это уже Ф. И. Голощекин. Хотя часть ссыльных,
особенно из рабочих и мастеровых, вносили свой вклад в развитие края:
организовывали артели по сбору кедрового ореха, работали по найму, устраивались
бакенщиками, сторожами, приказчиками...
В Тогуре многие работали в
организованном ссыльными кооперативе.
Часть ссыльных, особенно
политических, годы вынужденного безделья пытались заполнить самообразованием.
Объем знаний и кругозор были различными — от уровня рабочего и мастерового до
уровня адвоката и врача. Стихийная поначалу тяга к чтению постепенно приняла
организованные формы: стали возникать всевозможные объединения, где ссыльные
поочередно проводили занятия, готовили и читали рефераты и т. д. В Тогуре,
например, существовали: «Клуб самообразования», созданный, по рассказам, не без
участия Я. М. Свердлова; уже упоминавшаяся «вольная школа», действовавшая в
1906—1911 гг. в пустовавшем доме священника; кружок политической экономии,
образованный в 1906
г. высланными из Тулы, Калуги и Курска рабочими. Записные книжки и тетради
ссыльных пестрят выписками из исследований по философии, политэкономии,
истории, социологии, алгебраическими формулами и цитатами из русской и мировой
классической литературы. Значительным было число кружков по изучению языков,
особенно русского. Ведь ссылка по национальному признаку была крайне
неоднородной. В 1908 г. среди «политических» насчитывалось 11 национальностей.
В 1909 г. почти половина их — 44,2% — были поляками, 28,8% — русскими, 10,2% —
евреями, 5,8% —украинцами, 4% — мордвой, 3,4% — немцами, 1,5% —латышами и т. д.
По другим данным того же года, 80—90% политссыльных могли читать лишь по-еврейски или по-польски. Такие, попав в Сибирь без знания русского языка,
оказались в затруднительном положении и пытались ликвидировать этот пробел.
Никакие знания невозможны без
книги, поэтому проблема формирования и сохранения библиотек стала решаться с
самого начала массовой политической ссылки. До 1911 г., несмотря на официальный
запрет, только в «южных колониях» нарымских ссыльных были открыты 3 библиотеки
и 3 читальни с общим фондом в 3000 —3500 печатных единиц. Существовала
библиотека и в Тогуре. Источник их формирования был один — добровольные
пожертвования. Известен факт, когда колпашевским ссыльным от петербургской
общественной деятельницы Ю. Безродной поступило 6 конских возов книг и журналов.
Не менее пестрым чем
национальный, был и партийный состав ссыльных. В некоторые годы бок о бок жили
представители 15 политических партий. Треть их исповедовала идеи
социал-демократии — были меньшевиками и большевиками, пятая часть принадлежала к
партии эсеров. Делили с ними ссыльную судьбу анархисты, деятели
националистических движений и даже черносотенцы. Почти треть нарымчан-невольников были беспартийными. Сейчас трудно восстановить политическую
жизнь ссылки, поскольку исследовалась деятельность лишь большевиков. А они
численно не доминировали, например, в 1913 г. их было среди ссыльных лишь 14,5%.
Часть органов, созданных
ссыльными, были надпартийными и являлись инструментом самоуправления: разбирали
внутренние конфликты, представляли интересы на переговорах с официальными
властями или местными жителями, распоряжались кассой взаимопомощи, занимались
снабжением литературой и т. д. Такие органы — в с. Нарыме они назывались «Союзом
политических ссыльных» — еще в 1906 г. начали возникать в большинстве колоний,
в т. ч. и в тогурской. К 1907 г. сложилась общенарымская организация
политссыльных. Высшим органом власти был ежегодный съезд делегатов от колоний,
в перерывах между ними руководство осуществлялось выборным «Центральным бюро
политических ссыльных Нарымского края». Одной из его важнейших функций была
организация побегов. Для этой цели еще в 1906 г. в Нарыме и Тогуре были созданы
специальные бюро. Затем они оказались разгромленными, и лишь в 1911 г. в Нарыме
с аналогичными функциями возродился так называемый «Комитет нуждающихся». Он
имел своих агентов на пути следования беглецов и двух ответственных
организаторов: для северных колоний в Нарыме, для южных — в Тогуре или
Колпашеве. В Тогуре в 1913 г. таким организатором был видный деятель российского
коммунистического движения Я. Я. Грунт, сам впоследствии сбежавший. Ссыльные
устраивали политические демонстрации — к годовщине «Кровавого воскресенья», 1
мая... Тогурские гласноподнадзорные участвовали в манифестированных похоронах
утонувшего ссыльного колпашевца А. Г. Узунашвили, организовали траурный митинг
при получении вести о смерти
JI.
Н. Толстого. Единым фронтом выступали ссыльные и при обращениях к властям с
петициями. Известно, например, принятое при активном участии тогурских
революционеров в январе 1917 г. заявление в Государственную Думу с протестом
против призыва поолитссыльных в действующую армию, отосланное лично А. Ф.
Керенскому. Факт высокой организованности тогурских ссыльных могут подтвердить
и адреса, по которым им поступали почтовые отправления — «бюро ссыльных»,
например. Томский генерал-губернатор в 1906 г. вынужден был признать: «В
нескольких стах верстах от университетского города Томска... в селах: Колпашеве,
Тогуре и других образовались колонии организованных революционеров, разбившихся
по партиям и шайкам...».
Как видно даже из этой фразы,
параллельно надпартийным структурам ссыльные пытались создать и партийные
объединения. Тем более столь тесное сосуществование и вынужденное безделье
обостряли политические дискуссии, что в условиях малолюдья колоний требовало от
каждого четкой идейной позиции и партийной окраски. Вдобавок однопартийны с воли
не забывали своих нарымских соратников: посылками с партийной литературой,
письмами, материальной помощью они старались поддержать в них идейную
твердость.
В 1906 г. в Тогуре и Нарыме
начали создаваться первые организации РСДРП, объединяющие большевиков
(«меднолобых ленинцев», как их называли в ссылке), меньшевиков и
евреев-бундовцев. К 1910— 1911 гг. организация уже приняла общенарымские
масштабы. С началом первой мировой войны и массовым разгромом партийных ячеек в
центре России численность и организованность ссыльных, социалдемократов в
Нарымском крае еще более усилились. Существовали прочные связи как между
группами внутри края, так и с центральными органами и представителями партии в
европейской части России и за рубежом. В Тогур на имя А. Ф. Иванова, В. М.
Косарева и вымышленным адресатам из Томска, Москвы, Петербурга, Лондона,
Парижа, Берна поступали газеты «Социал-демократ», «Рабочая газета», другая
партийная литература. Не менее регулярно тогурские эсеры получали свою газету
«Знамя труда».
Известно письмо 1910 г.,
присланное из Парижа в Тогур, где Ф. И. Голощекин уведомляется о намерении Н. К.
Крупской написать ему письмо. В том же году Ф. И. Голощекин в письме жене
подтверждает факт получения двух писем от этого адресата.
В Нарымском крае оказались
лидеры многих революционных партий: социал-революционеры А. В. Гедеоповский, М.
Я- Линдберг, А. Н. Нектаров; меньшевики А. Э. Геттлер. Д. И. Розенберг; почти
все будущее большевистское правительство. Отметим лишь 2 личности, в бурных
биографиях которых присутствует и Тогур.

Я. М. Свердлов — первый
председатель ВЦИК советского «парламента»; по оценке В. И. Ленина, «наиболее
отчеканенный тип профессионального революционера». Дважды испытал Нарымскую
ссылку л оба раза не миновал Тогура. В декабре 1909 г. был арестован вместе с
другими членами Московского комитета РСДРП. Для Я. М. Свердлова это был уже
седьмой арест. Получив 3 года ссылки, он был водворен в Тогур 31 марта 1910 г.
По воспоминаниям Б. И. Краевского, тоже отбывавшего ссылку в Тогуре, Я. М.
Свердлов сразу занял активную позицию: установил связи тогурской и колпашевской
колоний с Россией, усилил общеобразовательную и партийную работу... И 27 июля
того же года бежал. Но, как оказалось, ненадолго. После очередного ареста он был
вновь отправлен с Нарымский край. Из Томска Я.М. Свердлов должен был следовать
на пароходе «Колпашевец», однако к моменту посадки 19 июня 1911 г. его на
пристани не оказалось. Было это попыткой побега или случайной задержкой —
неизвестно. Но 22 июня он сам следующим рейсом прибыл в с. Колпашево и за
опоздание был водворен в Тогурскую каталажную тюрьму. На этот раз в Тогуре Я. М.
Свердлов пробыл лишь 10 дней — уже 3 июля его отправили в с. Максимоярское.
Сегодня в Тогуре есть улица имени Свердлова. Долгое время после открытия тогурский лесозавод назывался «Кетским лесоэкспортным им. Я.М. Свердлова». Это
же имя увековечено на мемориальной доске, установленной в 1971 г.
студентами-стройотрядовцами на ДК «Лесопилыцик».


Ф. И. Голощекин — видный
государственный и партийный деятель; по воспоминаниям очевидцев, «ближайший
друг Свердлова по революционной деятельности и совместной жизни в Нарымской...
ссылке». Как и Я. М. Свердлов, Ф. И. Голощекин вместе с женой Б. И. Перельман и
И. Ф. Обориным был арестован в Москве в 1909 г. В марте 1910 г. все четверо были
приговорены к 3 годам ссылки, местом отбывания которой определялось село Тогур.
Известна их коллективная фотография во время тогурского проживания. Во время
ссылки Ф. И. Голощекин вел активную переписку с распространителями нелегальной
литературы, через И. К. Крупскую связывался с ЦК РСДРП. В Тогуре он пробыл
недолго — в сентябре 1910 г., отправив жену в Томск, Ф. И. Голощекин перебрался
в Нарым, откуда спустя год благополучно бежал. Уже через полгода после побега
тогурский узник на Пражской конференции вошел в члены ЦК партии. И весь
дальнейший путь зубного врача Ф. И. Голощекина — это путь партийного и
государственного функционера, «истинного бойца партии», как писали о таких
совсем недавно. Это именно он, будучи военным комиссаром Урала, ездил в Москву
для решения вопроса о судьбе арестованных Романовых и 16 июля 1918 г. подписал
приказ о расстреле последнего российского императора и его семьи. Это именно
он, став в 1930-х годах партийным лидером Казахстана, за пару лет
коллективизации и перевода к оседлости голодом и эпидемиями уничтожил 52% (2 млн
200 тыс. чел.) казахов, а 15% вынудил откочевать за пределы республики, что
позволило нынче назвать этот период истории Казахстана «голощекинским
геноцидом». Впрочем, все эти последующие деяния, вытекающие помимо объективных
причин еще и из особенностей характера и моральных установок самого Ф. И.
Голощекина, можно предугадать хотя бы но такой фразе из его тогурского письма
1910 г.: «Еще раз повторяю — необходимо, не соблюдая букву резолюции, бить, бить
и бить меньшевиков». Видимо, только объявление Ф. И. Голощекина «врагом народа»
и его расстрел в октябре 1941 г. органами госбезопасности «спасли» Тогур от
увековечивания этого имени в названиях улиц.
Кроме некоторых уже названных
имен тогурских ссыльных известны и другие: А. В. Шотман, А. Л. Курс, М. Л. Курс,
Н. Б. Смирнова, Ф. Роженков и др.
Оптимистический вывод,
утвердившийся в истории, что-де ссылка лишь укрепляла желание борьбы и веру в
победу, не совсем верен. Последствия «вольного заключения» были самыми разными.
Непривычная для европейца суровая природная среда («Бог создал рай, а черт —
Нарымский край» — любимая присказка ссыльных), оторванность от родных, близкого
круга общения, переход от активной жизни к вынужденному безделью — все это
заставляло думать, приводило к переоценке ценностей. Кого-то это ставило в
тупик, безысходное положение, приводило в отчаянье. Лишь за один 1908 г. 28
ссыльных Нарымского края покончили жизнь самоубийством. Другие, наверное,
большинство, утрачивали иллюзии о революционной борьбе и жили лишь в ожидании
окончания ссылки. Вот мнение колпашевской политссыльной о своей колонии:
«Существует у нас организация только материальной помощи. И она находится в
самом жалком положении. Совсем почти нет людей, которым можно было бы доверить
кассу. Общественные деньги расхищаются со всех сторон, и нет возможности это
предотвратить.. Членские взносы поступают туго, и никому нет дела до того...
Общие собрания собираются очень редко и неохотно. Членов приходится
притаскивать чуть ли не на веревке... публика... ничего не желает делать.
Никакого касательства к политике и общественности не имеет, каждый живет для
собственного брюха». Росло моральное разложение: склоки, пьянство, уголовные
преступления — от воровства до насилий и убийств. Часть «политических» в
межпартийных спорах и дискуссиях критически пересматривала свои взгляды и иногда
круто меняла их. В Тогуре, например, отбывший ссылку социал-революционер
Дребезов пошел служить в полицию. Некоторые становились тайными осведомителями.
Кое-кто из большевиков становился меньшевиком или эсером, и наоборот. Хотя
нельзя не признать, что часть ссыльных действительно сохранили верность идеям и
не свернули со своего пути.
Не стоит переоценивать и
революционизирующего влияния политической ссылки на местное население, как это
зачастую делается. Еще в 1931 г. большевик А. Звездов писал: «Население к
«политике» (политссыльным.) относилось хорошо, но нарымчане царского гнета особенно не
чувствовали. Политика их не интересовала. Наша пропаганда оказывала лишь
некоторое влияние на молодежь и то до ее женитьбы, а потом тайга и ловля рыбы
все развевали». Думается, что такое признание ставит под большое сомнение
многие конъюнктурные выводы, вроде такого: писарь Кетского волостного правления
Петр Анисимов получал на свой адрес корреспонденцию для тогурских ссыльных, а
его дочь Раида доставляла революционерам почтовые отправления из Томска — значит
налицо проникновение революционных идей в тогурские массы, другие мотивы этих
поступков уже не допускаются. Хотя из официального делопроизводства известно,
что чалдоны помогали ссыльным в побегах отнюдь не из идейных соображений, как
это долго преподносилось, а за самую прозаическую мзду. Где результаты той
неустанной работы ссыльных большевиков среди местного населения, о которой,
столько твердилось, если на выборах в Учредительное собрание 1917 г. в с. Тогуре
за эсеров было отдано 490 голосов, а за депутатов-большевиков лишь 18
Рассматривая документы двух тогурских ссылок — царской и советской — трудно
избежать соблазна сравнить их. По административно-правовому укладу, по условиям
проживания, питания, здравоохранения и т. д. Избежим этого соблазна, подобное
сравнение требует особого, большого и обстоятельного разговора. Но одну цифру —
ключевую для условий ссылки — привести все же необходимо. Это — норма хлеба,
гарантия выживания. Так вот, в 1906—1917 гг. на безвозмездное пособие
государства, получаемое без всяких предварительных условий, ссыльный мог
ежемесячно купить в разные годы 87—104 кг ржаной муки. Через четверть века
спецпереселенцу было обещано лишь 17,2 кг, и эта цифра, обставленная такой
массой условий и прежде всего — обязательным каторжным трудом, почти
повсеместно занижалась.
Что же
произошло за эти четверть века?
|